— Всего лишь расслабься, Джейсон. Думай об этом, лишь как о беседе, — Трент понимал, что сейчас время добродушного, свойского голоса. — Мы будем говорить о том, что происходило в понедельник, о том, что ты мог видеть, что из увиденного мог запомнить, — он старался обойтись без слова «смерть», а в процессе допроса лишь использовал мягкие, добрые слова. — Память, Джейсон, странная вещь.
Он продолжал называть его только по имени, и это было важно — личный контакт.
— Память иногда проделывает над нами всякие шутки. Мы что-нибудь помним или думаем, что мы это помним? И наоборот: мы об этом забыли, или думаем, что забыли? И находим и то и другое, — делая акцент на том, что они вдвоем — команда. — Подумать об этом — своего рода риск.
— Я надеюсь, что смогу вам помочь, — сказал мальчик.
— Об этом не волнуйся, всего лишь расслабься. Мы здесь одни. Лишь вдвоем. Ты ведь не думаешь, что ты один, в стороне от друзей, не так ли?
И вот первый важный шаг.
— Думаю, мы можем позвать еще кого-нибудь, если хочешь — адвоката, например, или какого-нибудь советника, юриста или даже маму.
Задачей было изолировать мальчика, обойтись без присутствия юриста, родителей или адвоката. И это надо было сделать срочно, и главным образом, ловко, искусно, так, чтобы мальчик не обнаружил подвоха, чего-нибудь не заподозрил. Эти слова, конечно же, были важны как для магнитной записи беседы, так и для протокола. Но в записи нельзя было разглядеть непринужденных взаимоотношений с допрашиваемым, мимики Трента или движений его плеч, которыми, например, он только что пожал, чтобы выразить всю смехотворность присутствия во время их беседы кого-либо еще. Упоминание о присутствии матери предполагало покушение на его взросление и самостоятельность, и звучало почти как издевательство. Оно служило еще одной цели: извлечь из него искомый ответ, как свидетельство уже установленного контакта.
— Нет, все в порядке.
А теперь для уверенности:
— Ладно. И без юриста?
— Да.
— Хорошо, Джейсон. Тогда продолжим. Прежде всего, расскажи мне о себе.
— Ладно, мне двенадцать лет, в ноябре будет тринадцать. В сентябре перейду в восьмой класс.
Джейсон притих. Что еще он мог о себе рассказать?
— Увлечения?
Джейсон пожал плечами.
— Я мало чем интересуюсь, что-нибудь читаю, лазаю в Интернет, переписываюсь по электронной почте. У меня есть приятель в Австралии. Он живет в Мельбурне.
— Участвуешь в Интернет-форумах?
— Это подростковый форум, но я лишь слушаю, читаю. Имеется в виду, я ничего не предлагаю, не говорю.
— Стесняешься, ведь так?
Неуверенное движение головой.
— Наверное.
— Много времени проводишь в одиночестве?
— Вроде того. У меня есть младшая сестра. Ее зовут Эмма — приятная девочка, умная.
— Дружите?
— Не очень, думаю, мне нелегко завести друзей.
Джейсону уже не терпелось отвечать на вопросы о случившемся в понедельник, даже не смотря на то, что он немногое смог бы предложить мистеру Тренту, что очевидно его разочарует. В личных беседах он как всегда чувствовал себя некомфортно. И зачем им было нужно все, что он видел или не видел в тот день? Может, мистер Трент пытался определить, в какой степени Джейсон является свидетелем. Вопросы также открывали ему, насколько пустой на самом деле была его жизнь. Парням, ожидающим в другой комнате, в отличие от него, наверное, было, что рассказать — Джеку О’Ши или Тиму Конорсу, об их баскетбольных победах, например. А что может предложить он? Переписку с приятелем в Австралии или «что-нибудь читаю»?
— Какие книги ты читаешь? — спросил мистер Трент, будто прочитав его мысли.
— Разные, но мне нравятся детективы, страшные истории, Стивен Кинг, научная фантастика.
— Не имеешь ли ты в виду насилие на страницах этих книг? Там ведь люди убивают друг друга.
— Но это всего лишь книги, не реальность.
— А как насчет кино или телевидения? Любишь что-нибудь, где есть насилие? Триллеры, например?
Джейсон удивился. Он любил триллеры, но не до такой степени, чтобы сходить от них с ума. В этих вопросах подразумевалось, что он относится к насилию со своего рода фанатизмом, когда ему в руки попадает что-нибудь описывающее насилие.
— Мне нравится и многое другое, например, приключения — такие, как «Индиана Джонс» или «Звездные Войны».
— В них также присутствует насилие, не так ли?
— Не знаю, — он находил их мультфильмами, сказками, не имеющими отношение к реальной жизни. — Все это — нереально.
— Но эта нереальность тебя увлекает?
«Меня?» — удивился Джейсон, он никогда над этим не задумывался.
— Ты находишь какой-нибудь конфликт между реальным и нереальным?
Джейсон смутился, заерзал, пытаясь не показать свою неловкость и иссякающее терпение.
— Я не знаю, о чем вы, — сказал он.
Он почувствовал себя как в классе на уроке, когда учитель объясняет нечто из того, с чем он не согласен или, что он не хочет понять, нечто не помещающееся в его сознании. Именно это произошло в разговоре о реальном и нереальном.
— Думаю, что мы всегда отдаем себе отчет о том, насколько реально то, что произошло с тобой в тот или иной момент, или о том, что не может быть реальным, а всего лишь вымыслом, как во сне. Но ты никогда не отрицал того, что могло произойти с тобой на самом деле?
— Нет, — ответил он четко и выразительно. К чему он об этом спрашивает?
Тренту нужно был продолжать. Мальчик уже не был спокоен как раньше. Его руки устремились к лицу. Он начал чесать локти. Все говорило о его невинности и удивлении. Но его диспозиция в отношении фильмов, содержащих насилие, теперь была на магнитной пленке, и в дальнейшем могла быть использована.